Пансионат «Липки», Форум молодых писателей, бар. Много странных, удивительных, интересных людей. Пишущих. И всё же один, как мне кажется, выделяется больше других. Ходит с включённым диктофоном. Ориентируется в окружающем мире с трудом. Носит странные очки.

Зовут его Василий Ширяев. Родом с Камчатки. По призванию, образу мышления – критик.

Собственно, и работает Вася вне формата. Беспощадный к писателям и коллегам, неутомимый в языковых экспериментах, он напоминает «литературного фрика», которого ещё не успел или не смог отформатировать нынешний литпроцесс.

Вот и беседа с ним – о Камчатке и камчадалах, ругательных рецензиях, значении логоса, истории как разновидности литературы, заговорах критиков, премиях, литературных трендах и массовых расстрелах не читающих – вышла любопытная.

Платон Беседин: Вася, давай со стандартного. Пару слов, пожалуйста, о себе…

Василий Ширяев: У меня восточнославянские корни. Батя – уроженец Харькова. Есть что-то общее у харьковского конструктивизма и камчатского формализма. Дед Дима Околита, отец матери, – из столыпинских переселенцев в Приморье. Есть такая деревня Черниговка под Спасском – там все с Украины, правда, я не знаю точно, откуда. Ну вот, а сам я жил только на Камчатке и в Енисейске. В Европе западней Ленинграда не был.

Ну а с духовной составляющей как дела обстоят?

Я самый главный и самый критический критик Евразии и обоих полушарий. Премии разные получал, и сам тоже разные премии раздавал. Статейки разные тоже писал.

Скромно. Моя родня долгое время жила на Камчатке, и дед любит повторять, что это место особое, а камчадалы – особый народ. Правда?

Камчатка – центр мира. Не так давно, 20 000 лет назад, был реальный материк – Берингия, от Японии до Аляски, типа Атлантида. И там постоянно люди шли в Америку; камчадалы фактически первооткрыватели Америки. А потом «она утонула». Осталась Камчатка. Фактически Остров.

Потом Камчатка – это геологически молодой район. По карте видно, что она на разломе стоит. И там постоянно идёт подземная движуха. Землетрясения всякие, извержения, нерест, путина. Это влияет.

Камчадалы же – это потомки казаков и ительменов, как русскоустьинцы на Колыме. Они немного отличаются внешне и немножко по языку. Я человек пять лично знаю. Сам я камчадал в третьем поколении, т. е. строго говоря, не камчадал.

Сущность камчадала – это кутхианство. Кутх – это Бог-Ворон. И есть какие-то бытовые привычки, например, слышишь ночью – трясёт, перевернулся на другой бок, опять заснул, а утром думаешь: то ли землетрясение действительно было, то ли приснилось?

Опять же, со слов деда, на Камчатке, кроме чтения и рыбалки делать особо нечего…

Я до сих пор страницы в интернете читаю, блокируя картинки, чтобы трафик экономить. Чтобы ролики смотреть в сети, речь вообще не идёт. Года четыре назад, пока открывалась страница, я мог заварить чай, почитать бумажную книжку. Конечно, неспешность даёт подумать. То, что прочёл – надо обдумать. А то, что обдумал, надо обдумать ещё раз. Вот это на материке разучились делать.

В школе книжек много читал, был ли «ботаном»?

Ты как бы намекаешь, что я родился литературным критиком?

Вроде того…

В школе я был меломаном. Причём в тяжёлой форме. То есть у меня в голове сама собой играла музыка (плеера не было), ну и вообще современным детям, когда любая песня скачивается за 5 минут (или уже даже скачивать не надо?..), это сложно объяснить. На втором курсе я стал понимать, что это нездоровая хрень. Как любой меломан я хотел стать рок-музыкантом, но у меня не было музобразования.

Потом я хотел стать музыкальным критиком, письмо Андрею Евдокимову написал на «Маяк» (он там вёл передачу про блюз). Стал пописывать стишки и трактаты. Учился на инязе и могу сказать: язычник любого филолога по части стилизации за пояс заткнёт.

Потому что им там преподают всякую херню типа «внутреннего мира» (потроха и осердье), а у нас были обычные книжки для чтения с примечаниями, где коротко объяснялось, почему автор употребил то или иное слово.

А какая литература тебя формировала?

Нормальная детская литература: Свифт, Зощенко, Гашек.

Что заставляет молодого человека писать стихи или прозу, я понимаю. Но понимания относительно желания стать литературным критиком у меня куда меньше…

Всё дело в подражании. Когда я понял, что мне в «толстяках» интересней читать критику, я решил сам писать критику. Потом оказалось, критику легче напечатать.
В какой-то момент я понял, что 99,9999% написанного – это бред сивой кобылы. Я думаю, у многих был такой опыт. Ну и как не стать после этого критиком?..

Всё же я не «литературный критик». Я был бы «литературным критиком», если бы мог жить с критики. Я – сторож, маргинал.

С камчатской спецификой твоя любовь к критике как-то связана?

Да. На уровне геологии. То есть лунные пейзажи, каменные берёзы свастиками, рыба, грибы, деревья, трава – всё высотой с человека, «человек мера всех вещей». Медведь немного больше. Край всем краям край: нутром наружу (вулканы, гейзеры). А внутри, следовательно, – ничего нет. Это кутхианство, о котором мы говорили.

Литературная критика очень похожа, кстати, на ловлю рыбы на Камчатке – кидаешь, вытаскиваешь, кидаешь, вытаскиваешь. «На задергон». Или можно реку целиком перегородить.

Можно ли сегодня говорить о камчатской прозе?

Сильный отток идёт в Москву и Ленинград: Андрей «Ворон» Егоров, Ася Беляева, Паша Пушкарёв, Иван «Апостол» Андрианов, Лиза Мельник. Летать дорого, переезжают.
Поэтому камчатская проза – это я. Камчатская проза – древний жанр, XVII век, сказки землепроходцев. Язык сказок Владимира Владимировича Атласова гораздо более новаторский, чем современный русский язык. Моя критика – это сказки о походах в литературный материк.

Сам ты переезжать не торопишься, Вася…

Москва и Ленинград мне по климату не подходят. Я северянин, хотя в Ленинграде – херовато даже для меня. А Москва не уровень. Вот Гамбург, Гаага, Копенгаген – это да.

Тогда верно ли утверждение, что вся литературная жизнь в столице?

В Москве – бабки. Там и жизнь. Люди кучкуются по интересам – это нормально. Кроме Москвы и Ленинграда я бы отметил Екатеринбург, Уфу, Красноярск. Везде есть люди, которые что-то делают. Манцов в Туле. Силаев в Красноярске. Анкудинов в Майкопе. Алексей Иванов в Перми и т. д.

На кого ты написал первую рецензию?

Это была критика на критику Владимиром Нечаевым сборника «Языки Lavы».

Сейчас за неё стыдно?

Да. Слишком искромётно. Много ловли на противоречиях. Сейчас я понимаю, глупо упрекать человека в нелогичности. Человек так устроен.

Свои тексты долго до ума доводишь? Или ты не патологический перфекционист?

Я не «пишу», как это многие понимают (т. е. вдохновение и всё такое). Я излагаю. Потом убираю лишнее. Главное – это иметь что сказать.
Лопе де Вега, говорят, на спор мог за день пьесу написать. Пять действий, все дела. Я бы критикам предложил сделать такое reality-show – написать статью на скорость.

А книги быстро читаешь?

Люблю медленное чтение. С тех пор как писатели стали неясно писать, я стал в процессе чтения эту херню переводить нормальным языком. Многие книги пролистываю.

Говорят, что писателю нужно читать не менее трёх книг в неделю. Сколько в таком случае надо читать критику? Есть ли, к примеру, норма?

Давай установим планку. Считаешь своё свободное время в сутках. Считаешь скорость чтения (страницы в час). Делишь — получаешь результат. Потом по сегментам: что реально читает человек? Текущие статейки, ЖЖ (Мордокнигу, т. е. то, что лучше вообще не читать), научно-популярную литературу, учебники, и только на 3-4 месте проза, поэзия (по сегментам: классическая/ переводная/ современная). А если человек работает с другим языком (учит, поддерживает)?.. Тогда он то же самое читает на английском или на польском. Соответственно, доля родного опять падает. Или человек — профессиональный филолог и занимается, скажем, «Словом о полку Игореве». Он, по идее, сильный читатель, но скорее всего не будет читать «Огонёк». Григоренко, Иванова, Силаева он читать тоже вряд ли будет. Или человек учит объективно сложный язык, китайский. Я бы ему не советовал читать что-либо постороннее вообще.

Чтение можно сравнить с любительским спортом. Читать – это делать усилие. От чтения нейроны в голове радуются и растут, укореняются. Можно личного тренера по чтению нанять. Ввести чтение в программу Олимпийских Игр.

К чему это я?.. К тому, что к этому надо серьёзно подходить. Планировать. Делать записи и выписки. По-гаспаровски. И не важно, критик ты или нет.
Если так работать, 1-2 книги в неделю/ месяц получится.

Когда просят написать рецензию, умеешь отказывать?

Я сразу говорю, что рецензия будет ругательной. Вне зависимости от того, понравится мне книга или нет. Все довольны. Я рад, что не придётся кривить душой. Автор рад, что будет пиар (ругательная статья больше пиара даёт, более пиароёмкая). Читатель рад, потому что читать ругательное смешно.

Многие рецензии ведь, написанные по дружбе, они скучные.

Откуда столько эпатажа в твоих текстах? Насколько он для тебя органичен?

Это не эпатаж. Это монтаж. Вот написал ты статью про Маканина. Как она будет на поисковиках отражаться? А ты напиши полстатьи про Маканина и полстатьи про Леди Гагу (или кто там щас моден?.. т-щ Сталин?..). Препятствий этому нет: и Маканин, и Леди Гага, и т-щ Сталин, и персонажи, которых мы не будем называть – это всё поп-культура.

Поэтому это я как раз – органичен, потому что я вижу, что это одно поле, одна ягода. Всё искусство – искусственно!

Знаю, что очень любишь, что называется, «прикладывать» своих коллег…

Критика критики – моя основная работа. Конкуренция?.. Платон, ну какая может быть конкуренция в сегменте, где нет денег, куда не приходят свежие люди? Есть ли ревность, ненависть и зависть? Есть, конечно, но они структурно не отличаются от того же у поэтов, прозаиков и обычных людей. У поэтов градус повыше, у прозаиков пониже. Критики посерёдке. Основные линии конкуренции: старшие – младшие – ещё более младшие и московские – питерские – остальные.

Сейчас уже нет чистых критиков. Они одновременно пишут стихи, прозу и предпочитают рубиться в этих сегментах.

В толстом журнале «Урал», где у тебя выходит большинство рецензий, Вася, ты печатаешься в «Критике вне формата». Насколько сегодня можно говорить о формате критики?

Формата в современной российской критике два. Более толстый и литературный: Латынина, Пустовая, Чупринин. Там предложения длинные и сложноподчинённые. И более тонкий и разговорный: покойный Топоров, Манцов, Анкудинов.

Я за разговорный формат на 5000 знаков. Толстожурнальная литературная статья – тяжёлое наследие XX века. Её предпосылки: 1) наличие цензуры, которую надо хитроумно обдурить, 2) ограниченность печатных площадей, так что не каждый сможет пропечататься, 3) наличие людей, которые это всё более-менее читают, потому что у них нет компьютерных игр или 100 каналов в ящике.

А если говорить о, прости за слово, трендах?

Трендов тоже два. Первый – делать свою историю литературы в целом, как Данилкин, Чупринин. Критик системы «Господь-Бог». Второй – бодяжить критику с шоу-бизом, как ПоПуГан.

Они не конкурируют. Конкурируют люди. Победит тот, кто будет по-македонски работать по обоим трендам. Шоу-бизнес – это по-быстрому. В шоу-бизнесе надо постоянно обновляться, потому что завтра тебя не будет. А по книжкам Чупринина, может, ещё лет сто будут студенты учить, что тут у нас за литература была.

Раз мы уж затронули тему «толстых журналов», то «толстожурнальная среда» это всё ещё литературный «мейнстрим» или уже обособленная субкультура?

Сейчас всё – субкультура, Платон. Сейчас нет мейнстрима. «Wake up!» — как говорят в американских кинофильмах. Самый успешный проект за всю историю шоу-бизнеса – христианство. Даже христианство сейчас – субкультура. То, что показывают по ящику – мэйнстрим?.. У массы людей уже нет ящика. То же и в литературе. Нет мэйнстрима.

Хорошо, а премии отражают сегодня литературное пространство?

Ну, в общем да. Другое дело, премий должно быть больше, хороших и разных. Вот у меня своя премия, им. Василия Ширяева: лауреаты – Жарова, Манцов, Карасёв и «выдуманный персонаж» Акминлаус (не мной выдуманный – прошу занести в протокол).

Кстати, Владимир Сорокин, наоборот, предлагает сделать одну единственную масштабную премию с баснословным гонораром. Это удачная идея?

Не, это гон. Её один кто-нибудь получит, остальные отсосут. Это неправильно. Я, наоборот, за то, чтобы каждый читающий-пишущий делал свою премию. Больше шансов для писателя её получить. И клиенту не жаль расстаться с деньгами на премию своего имени. Если тебе понравилась книжка, и ты хочешь поговорить с автором, почему нет? Мне вот нравится, что пишет Манцов, я взял ему премию – и вручил. Я думаю, кстати, что персональные премии – это тренд.

Манцов получил от этого какую-то реальную выгоду?

Да. Две бутылки водки и три кило балыка в рублёвом эквиваленте.

Вася, а критика сегодня реально влияет на продажи книг? Есть ли человек, после статьи которого продажи точно поползут вверх или вниз?

На Камчатке выбор небольшой в книжных всегда был. Читали, что попадётся. В 2008-м я из Ленинграда три посылки с книгами отправил и ещё с собой нёс рюкзак книг и пакет. С 2008-го я бумажных книг не брал, зато два-три куба книг у меня образовалось списанных. Книги тяжёлые, и на Камчатку их везти дорого.

Поэтому тут главное, сколько клиент в принципе способен отдать, расстаться с деньгами. А потом уже и критик, который привлекает внимание к товару. Вот Данилкин, говорят, влияет на продажи. Топоров, возможно, влиял. Тут хитрость в том, чтобы привлечь внимание к самому критику, чтоб, я не знаю, он в морду дал кому-нибудь. Или ему дали в морду.

На прошлом Форуме писателей, здесь, в Липках, я был на круглом столе, посвящённом проблеме литературной критики. Много говорили о так называемом «личном достоинстве критика». Для тебя это понятие что значит?

Может быть, они имели ввиду, что критик должен писать то, что думает? Но если критик начнёт вдруг думать, не факт, что это будет интересно. Они имели в виду, сколько стоит критик, наверное.

Может быть…

Тут два расклада: феодальный и капиталистический. По-капиталу, это когда критик NN делает N знаков за N дензнаков. Феодальный – когда собирается группа критиков и договариваются о двух вещах: сколько точек ставить после слова б… и кого они будут пиарить, а кого игнорить.

Кого они будут пиарить? Друг друга. Игнорить – всех остальных. Ну, это понятно, всех книг ведь не перечитаешь. «Слова мудрых как вбитые гвозди, а много читать утомительно для тела».

Кого ты пиаришь?

Товарищей по Липкам, себя, да много кого. Про кино иногда пишу, про шансон. Давно хочу по старикам пройтись – про Гомера написать, про Rolling Stones, про Вука Караджича.

Как относишься к подобным писательским форумам, семинарам? Они реально помогают автору?

Если б не Липки, я вряд ли б вообще когда-либо съездил на материк. Благодарен за это Евгению Ермолину, Ирине Ковалёвой и Сергею Филатову. Но им надо более по-американски работать.

Понимаешь, дети приезжают в Липки, а им там говорят типа «писать стихи научить нельзя». Понятно, дети расстраиваются. Надо липчан сразу организовать в бригады по 3-4 человека. Чтоб дети не изобретали велосипед, а сразу ехали и делали. Разборы надо делать более техничные. Старшие много говорят общих слов. Литературу легко разложить на риторические фигуры, а они туману напускают. Надо больше техники, по-гаспаровски.

Твой вариант?

Меня уже пора в Липки приглашать руководить семинаром ККК (камчатской критической критики).

А есть главное качество, которым должен обладать литературный критик?

Нет никаких качеств – одни количества. Критик и вообще писатель – это техническая должность. Критиком, писателем, поэтом может быть каждый. Надо выучить язык, почитать литературу, понять, как это сделано, и вперёд.

Какова миссия критика сегодня в глобальном смысле? И есть ли ощущение, что это всё-таки кому-то нужно?

Критика – это самый востребованный жанр сейчас. Почему?.. Есть французская поговорка: «Никто не доволен своей зарплатой, но каждый доволен своим умом». В общем, это в природе человека. Возьми любую более-менее интересную статью, там обязательно будет критический элемент.

Тут надо смотреть широко: и литературная критика, и кинокритика, и какие-нибудь набросы сетевые. «Критика», «кризис» по-гречески значит «суждение». Соответственно, везде, где есть суждение, энтимема – там есть критика. Но это, конечно, не значит, что всё, выраженное в словах, обязательно разумно.

Вот ты критикуешь, разбираешь чужие тексты, а свой собственный почему не пишешь, Вася?

В начале нулевых я рэпуху делал, есть пара записей. Потом шансон-проект был – «Оборона Петропавловска». Есть проект «Камчатский язык». Сейчас сагу пишу на камчатскую тему. «Ительмены удачи» называется. Готовлю мюзикл про жизнь и приключения Владимира Владимировича Атласова.

В прозе какие сегодня доминирующие тренды выделишь?

Лично мне нравятся словари и учебники. А люди читают воспоминания и фэнтези. Видимо, люди решили, как учил лучший друг литературных критиков, что «котлеты отдельно, мухи отдельно». Хотят «правду жизни» – берут воспоминания, хотят «нас возвышающий обман» – берут фэнтези. И не делать коктейлей, чтоб отходняки слишком тяжёлые не были.

А в поэзии?

Реальные тренды – драма в стихах, большая эпическая поэма, шансон, баллады, сюжетные стихи. Лирика, философская лирика и «приращение смыслов» уже всех достали.

Часто звучит мнение, что литература совершенно утратила функцию рассказа, это уже никому не интересно, и всё больше берёт на себя функцию описательную…

Понимаешь, вот сейчас у каждого есть фотоаппарат – и на хера что-то описывать словами? А в XIX веке не было фотоаппарата, а была великая литература с описаниями. То же самое и с психологией. В XIX веке психология была в пелёнках, зато был психологический роман и Достоевский. А сейчас Грофа, Ганнушкина и Бёрна читать интересней, чем какого-нибудь автора, который подделывается под Достоевского.

Надо понимать, где ещё литература может конкурировать с другими сегментами, а где не может. С кинематографом литература конкурировать не может. Она может только его обслуживать. А вот в сегменте учебников вполне может. Что из этого следует? Надо уходить в сегмент учебников и словарей.

А как с тем, чтобы «чувства добрые лирой пробуждать»?

В языке главное – логос. По чувствам литература опять не выдержит конкуренции с тем же кинематографом. Если мне нужны чувства, я пойду в кино или тусоваться с друзьями. А письменность – чтобы нейроны прокачать.

В творчестве ты зачастую экспериментируешь с языком. Что сегодня меняет язык сильнее – писатели или улица, интернет, офисный планктон?

Язык уже изменился. Это литературка у нас долго была подморожена. Они и думали, что так будет вечно. Язык потерял падежи. Понаблюдай за спонтанной быстрой русской речью. Там нет падежей. Нормальные люди все эти дурацкие окончания не проговаривают. А «грамотная сволочь», как у Манцова, это даже уразуметь не в состоянии.

Порой возникают разговоры, что за последние лет двадцать не появилось ни одного по-настоящему великого романа…

Великого романа нет по двум причинам. Во-первых, потому что он уже есть («Война и мир»). И зачем ещё один великий роман? Во-вторых, литературный сегмент сейчас не на острие атаки. Сейчас надо говорить о великой компьютерной игре, великом кино или великой технологии, роман – это очень архаично.

А с рассказами как дела обстоят?

Просто. Пишешь серию рассказов, увязываешь их в цикл и пишешь сверху «роман».

У Василия Ширяева есть рецепт для того, чтобы люди читали?

Агитация, пропаганда и массовые расстрелы. Надо, чтоб Володя сам с книжкой показался и партийцев прогрузил, чтоб написали мемуары, а для написания наняли бы писателей. Сразу и работа, и то и сё. Плюс Веру Брежневу нанять, чтобы книжки рекламировала. Надо пропагандировать письмо. Писанина вообще полезна и для психологии, и для собрания мыслей в кучу. Когда человек научается минимально писать, он интересуется, как это делают другие. Кстати, так оно и происходит на самом деле. Пишут-читают много, только всё в сети.

Премий надо больше, местных премий, персональных премий, хороших и разных.

Американский опыт взять: к каждому универу прикомандировать поэта или писателя, только не грузить его всякой бумажной хернёй. Да и ко всем учреждениям я бы приписал писателя для сочинения стенгазет, стишков, летописей учрежденческих.

Систему фестивалей сделать типа КВН, чтоб там не только поэты рубились, но и критики, прозаики. С всякими конкурсами, на скорость статью сочинить например. Поэты от ФСБ рубились бы в прямом эфире с поэтами от налоговой!

Потом, надо опять устную литературу развивать. Не на бумаге писать, а в mp3 или на видео. Надо учиться сразу писать по-английски, по-французски, чтоб на переводчиков деньги не тратить.

В общем, нас спасёт шоу-бизнес.

И кого будем расстреливать?

Тут надо комплексно подходить. Надо создать сеть домов отдыха «Архипелаг Гулаг». Ну и всех чиновников (а у нас все – чиновники) обязать вместо Турции отдыхать в Коми, на Колыме или у нас, на Камчатке. Дизайн такой: бараки, мятая посуда, неструганое дерево, свежий воздух, ватники системы «фуфайки», лесоповал, радость труда, все дела. Ну а из развлечений – Толстой, Достоевский, Пушкин.

Хорошо, а главный враг книги сегодня?

Главный враг книги – это ты сам. Это надо чётко понимать.

Насколько литература влияет на жизнь современного человека и на историю в целом?

Художественная литература – мало влияет. Это просто один из третьестепенных сегментов шоу-бизнеса. Но надо брать шире. Есть язык в целом, есть устная литература. Язык – пока самое великое изобретение человека. Речи Черномырдина, Жириновского, Путина – тоже литература. А история – только один из сегментов литературы.

Лично на твою жизнь, Вася, она как повлияла?

Литература на мою жизнь никак не влияет, потому что литература и есть моя жизнь.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>